Посмертное оспаривание брачного договора и «гарантии нотариуса»

Не совсем обычный процесс довелось вести в республике Марий Эл.
Владимир Константинович, отец моей клиентки, скончался весной 2022 г. После его смерти дочь Евгения написала заявление о вступлении в наследство. Сразу же выяснилось, что все имущество, которое должно было войти в наследственную массу, в том числе недвижимость, на дату смерти уже не принадлежала наследодателю. Вся собственность перешла по брачному договору супруге умершего – Надежде.
Родственных отношений с супругой отца моя доверительница не имела. Решением отца лишить ее наследства Евгения была удивлена: с отцом она общалась достаточно часто и не конфликтовала.
Написав заявление о принятии наследства, Евгения попросила нотариуса ознакомить ее с содержанием брачного договора, подписанного отцом. Нотариус согласилась ознакомить наследницу с текстом договора, но категорически отказалась предоставить копию документа на руки, сославшись на тайну нотариальных действий и ст. 5 Основ законодательства «О нотариате».
Мы решили провести «разведку боем». Подали иск об оспаривании брачного договора со ссылкой на часто используемую мною ст. 177 ГК РФ: «сделка, совершенная гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, может быть признана судом недействительной по иску этого гражданина либо иных лиц, чьи права или охраняемые законом интересы нарушены в результате ее совершения». В иске мы ссылались на то, что брачный договор был удостоверен 06.05.2022 г., а скончался Владимир Константинович 09.05.2022 г. При этом на дату подписания брачного договора отец Евгении, страдавший от тяжелого онкологического диагноза, получал обезболивающие препараты, которые в значительной степени могли влиять на его возможности по принятию решений по распоряжению имуществом.
В порядке подготовки дела к слушанию мы попросили суд затребовать от ответчицы копию брачного договора. Такой документ был представлен Надеждой в материалы гражданского дела. Поскольку в процессе мы участвовали через видео-конференц-связь, ознакомиться с документом в первом же заседании не удалось. Ответчица в нарушение ст. 71 ГПК РФ с доказательством по делу нас не ознакомила. Мы получили от вдовы развернутый отзыв на исковое заявление, но приложений к отзыву в почтовом конверте не оказалось. Только после предписания суда ознакомить нас со всеми доказательствами экземпляр брачного контракта был, наконец, нами получен.
В принципе, ничего необычного документ не содержал: все нажитое в браке имущество супруги признавали собственностью жены. Хотя договор, конечно, имел признаки кабальности, по данному основанию сделку оспаривать наследнице было бы трудно: в конце концов, принцип свободы договора на брачные контракты тоже распространяется. В ходе процесса мы продолжали поддерживать ранее занятую позицию о том, что отец истицы был несделкоспоспособным на дату заключения брачного договора.
При этом в ходе процесса выяснилось, что нотариус республики Марий Эл приезжал к Владимиру Константиновичу на дом, так как за три дня до смерти передвигаться самостоятельно участник сделки уже не мог. Это обстоятельство, впрочем, само по себе также не говорило о том, что мыслительная деятельность подписанта была нарушена.
В дело были истребованы медицинские документы. Оказалось, что назначенные медицинские препараты могли оказать влияние на сознание пациента, но все же наркотических препаратов Владимир Константинович не получал. Мы изучили дозировки, прочитали описание рецептурных препаратов и поняли, что по 177 ГК РФ процесс нам «не вытянуть». В моем архиве скопилось уже 26 посмертных психолого-психиатрических экспертиз, проведенных по другим делам, поэтому логику экспертов я примерно представляю: влияние конкретно этих лекарств врачи наверняка посчитали бы незначительным. Нужно было искать какие-то иные способы выиграть процесс.
Тем временем перешли к опросу свидетелей. Свидетели как с нашей стороны, так и свидетели ответчика стали утверждать, что из-за дрожи в руках Владимир Константинович не мог самостоятельно питаться. Свидетели говорили, что тремор у Владимира Константиновича развился за месяц-два до его смерти, и что непроизвольные мышечные сокращения не позволяли ему пользоваться даже столовыми приборами.
При этом у нас уже имелась копия брачного контракта, в котором подпись Владимира Константиновича была выполнена твердой рукой.
Получалось, что воспользоваться ложкой за месяц до смерти Владимир Константинович не мог, а выполнить развернутую подпись (автограф, затем фамилия, имя, отчество) за три дня до смерти – сумел? Явная нестыковка.
Еще с античных времен, если участник сделки не мог поставить подпись самостоятельно, к подписанию документа привлекали рукоприкладчика. Российское законодательство также содержит правила п.3 ст. 160 ГК РФ: «если гражданин вследствие физического недостатка, болезни или неграмотности не может собственноручно подписаться, то по его просьбе сделку может подписать другой гражданин. Подпись последнего должна быть засвидетельствована нотариусом либо другим должностным лицом, имеющим право совершать такое нотариальное действие, с указанием причин, в силу которых совершающий сделку не мог подписать ее собственноручно». Аналогичная норма содержится в п. 3 ст. 1125 ГК РФ: «если завещатель в силу физических недостатков, тяжелой болезни или неграмотности не может собственноручно подписать завещание, оно по его просьбе может быть подписано другим гражданином в присутствии нотариуса». Но в нашем деле никаких указаний о том, что Владимир Константинович воспользовался помощью рукоприкладчика, не имелось. Напротив, привлеченная к делу нотариус указывала, что спорный договор подписан обоими супругами лично.
Мы не стали ходатайствовать о посмертной психолого-психиатрической экспертизе, а попросили суд о назначении обычного почерковедческого исследования, чтобы сравнить подписи умершего в правоустанавливающих документах на недвижимость с подписью в брачном договоре.
Против проведения такой экспертизы адвокат вдовы стала возражать, ссылаясь на нотариальную форму сделки. Действительно, назначение почерковедческой экспертизы по нотариальной сделке – явление нечастое. Суд задал обычный в такой ситуации вопрос о том, какие имеются основания не доверять нотариусу?
Пришлось вспоминать вузовский курс криминалистики. Дело в том, что строчная «т» во всех без исключения документах за подписью Владимира Константиновича была выполнена с характерной чертой над буквой, тогда как в брачном договоре строчная «т» более походила на печатную букву. Первый вариант написания характерен для тех, кто учился по послевоенным прописям, а второй - более «современный». Приведу картинку для примера:

Озвученные доводы о странностях в написании строчной «т» суд счет убедительными. Несмотря на нотариальную форму сделки, судом была назначена почерковедческая экспертиза. Дальше все было несложно: эксперты дали заключение о том, что подпись выполнена не умершим, а иным лицом. Мы быстро поменяли основание иска, отказались от ст. 177 ГК РФ, после чего суд признал сделку недействительной на основании общих правил ст. 168 ГК РФ (Горномарийский районный суд Республики Марий Эл, дело 2-2-123/2022). 

Вопрос об ответственности нотариуса я не поднимал: передо мной ставилась цель только вернуть имущество в наследственную массу, что и было сделано.
Хорошо, что на подпись обратили внимание: об этом изначально вообще речи не было

Еще статьи